Философский пароход в 1922 году был, безусловно, символическим явлением, означавшим, что всё великое, всё глубокое покидает Россию, которая переставала быть уже прежней Россией. Мысль покидала Россию. На рубеже XIX и XX веков весь мир, но особенно Россия, переживала особый период, который вошёл в историю под именем Серебряного века. Это был взлёт литературы, философии, богословских исканий. Наша земля дала миру выдающихся мыслителей, выдающихся деятелей культуры, которые, оказавшись в Европе, смогли не только сохранить этот взлёт, но и передать его другим. Поэтому философский пароход имеет общемировое значение, хотя для России потеря этих выдающихся мыслителей, безусловно, трагедия. Эта трагедия обернулась тем, что Западная Европа и Америка лучше узнали о русской культуре, о русской философской мысли, и не просто узнали… Русская философская мысль глубоко повлияла на западноевропейскую мысль и породила несколько направлений, в частности, экзистенциализма, интуитивизма…

Видимо, Россия живёт такими столетними циклами и в ней, как и в 1922 году, становится нынче неуютно и даже страшно. Конечно, уезжают сегодня не Бердяевы и не Булгаковы, но факт, что в общем-то о философском пароходе на высоком уровне практически никто не вспоминает, говорит сам за себя. Конечно, пройдут какие-то философские конференции, о пассажирах философского парохода вспомнят отдельные общества и объединения, надеюсь, что и Дворянское собрание тоже осенью об этом вспомнит, но с Первого канала об этом не говорят. Вершины мысли никогда не были интересны всем, главное, чтобы оставались люди, которым это интересно и которые в себе продолжают хранить то, чем жила Россия в начале XX века и считают это своей Родиной.
Каково значение «философского парохода» для России и мира в 1922 и 2022 году?
Кто из пассажиров «философского парохода» вам особенно близок, повлиял на ваше творчество?
Я не задумываясь отвечаю — Бердяев. Конечно, почти все, уезжавшие тогда, так или иначе мне известны и ко многим я отношусь с большим почтением, но с Бердяевым у меня особая связь. С его творчеством я познакомился ещё в институтские годы, первую книгу Бердяева я прочитал в 1984 году, до начала Перестройки. Это была книга, изданная на ротапринте, «Царство духа и царство кесаря». Уже в 80-е годы, когда я учился в институте, началась Перестройка… Сейчас эти годы как-то принято, скорее, охаивать, но на самом деле это было очень интересное время, время больших надежд и перспектив, когда каждый день приносил что-то новое, окно открывалось, стало возможно дышать… Мы тогда читали просто взахлёб… Сперва журнальные публикации, потому что сперва именно журналы освободились от советских пут, потом стали выходить и книги, книги в обложках, на жуткой жёлтой бумаге. Но было незабываемое ощущение, что теперь это стало можно и что Бердяева издают у нас, в России! Это было, конечно, ни с чем не сопоставимо, ни с чем не сравнимо и никогда это не забыть. Бердяев вошёл в мою жизнь и не просто в жизнь, он вошёл в мою голову и в моё сердце. Я стал мыслить…

Знаете, есть такие композиторы, которые какую бы симфонию ни писали, пишут одну и ту же тему. Бердяев, о чём бы ни писал, пишет некую одну книгу, и уже примерно представляешь, как он скажет, о чём он скажет, и всё время я себя ловил на мысли, что я не могу не согласится с ним. Нерв его мысли, видимо, созвучен моему внутреннему устройству, структуре моей мысли, моему пониманию христианства. Безусловно, Бердяев открыл для меня Достоевского. Не было бы Бердяева, я не понял бы Достоевского. Я прочитал Бердяева почти целиком и потом очень долго к нему не возвращался. Но сейчас, открывая Бердяева практически на любом месте, ловишь себя на мысли: «Я не изменился! Бердяев-то, конечно, не изменился… Восприятие моё Бердяева не изменилось!» По-прежнему, соглашаешься. Удивительно!
То, что вера Христова, христианство — это религия свободы. Это не понимают 99% людей, называющих себя христианами, и, к сожалению, огромное число людей, которые себя не называют христианами, и часто именно из-за того, что не понимают, что христианство — это религия свободы. Молодому поколению кажется, что христианство — это религия несвободы, что это религия каких-то мёртвых или мертвящих догм и мертвящих форм, что в этом заключается христианство. Это абсурд, это антихристианство. Если в христианстве не дышит дух, не дышит свобода, это не христианство. И это надо доносить, объяснять. Если то, что Бог есть любовь, люди слышат, понимают и как-то с этим соглашаются, хотя и понимают, что это очень сложно, то мысль о том, что христианство — религия свободы, совершенно не присутствует в современном дискурсе. И, к сожалению, проповедь христианская об этом сейчас не говорит. В 99% говорят о послушании и, может быть, всего один процент… о свободе. Этот перекос ужасен. Послушание без свободы — это не послушание, это рабство. И как раз об этом-то и говорил Николай Александрович Бердяев.
Что в их творческом наследии должно быть усвоено нашими современниками?
Интервью с Олегом Щербачёвым
Предводитель Московского дворянского собрания
Интервью с Олегом Щербачёвым
Предводитель Московского дворянского собрания

Каково значение «философского парохода» для России и мира в 1922 и 2022 году?

Философский пароход в⦁1922 году был, безусловно, символическим явлением, означавшим, что всё великое, всё глубокое покидает Россию, которая переставала быть уже прежней Россией. Мысль покидала Россию. На⦁рубеже XIX и⦁XX веков весь мир, но⦁особенно Россия, переживала особый период, который вошёл в⦁историю под именем Серебряного века. Это был взлёт литературы, философии, богословских исканий. Наша земля дала миру выдающихся мыслителей, выдающихся деятелей культуры, которые, оказавшись в⦁Европе, смогли не⦁только сохранить этот взлёт, но⦁и⦁передать его другим. Поэтому философский пароход имеет общемировое значение, хотя для⦁России потеря этих выдающихся мыслителей, безусловно, трагедия. Эта трагедия обернулась тем, что Западная Европа и⦁Америка лучше узнали о⦁русской культуре, о⦁русской философской мысли, и⦁не⦁просто узнали… Русская философская мысль глубоко повлияла на⦁западноевропейскую мысль и⦁породила несколько направлений, в⦁частности, экзистенциализма, интуитивизма…

Видимо, Россия живёт такими столетними циклами и⦁в⦁ней, как и⦁в⦁1922 году, становится нынче неуютно и⦁даже страшно. Конечно, уезжают сегодня не⦁Бердяевы и⦁не⦁Булгаковы, но⦁факт, что в⦁общем-то о⦁философском пароходе на⦁высоком уровне практически никто не⦁вспоминает, говорит сам за⦁себя. Конечно, пройдут какие-то философские конференции, о⦁пассажирах философского парохода вспомнят отдельные общества и⦁объединения, надеюсь, что и⦁Дворянское собрание тоже осенью об⦁этом вспомнит, но⦁с⦁Первого канала об⦁этом не⦁говорят. Вершины мысли никогда не⦁были интересны всем, главное, чтобы оставались люди, которым это интересно и⦁которые в⦁себе продолжают хранить то, чем жила Россия в⦁начале⦁XX века и⦁считают это своей Родиной.

Кто из пассажиров «философского парохода» вам особенно близок, повлиял на ваше творчество?

Я⦁не⦁задумываясь отвечаю⦁— Бердяев. Конечно, почти все, уезжавшие тогда, так или иначе мне известны и⦁ко⦁многим я⦁отношусь с⦁большим почтением, но⦁с⦁Бердяевым у⦁меня особая связь. С⦁его творчеством я⦁познакомился ещё в⦁институтские годы, первую книгу Бердяева я⦁прочитал в⦁1984 году, до⦁начала Перестройки. Это была книга, изданная на⦁ротапринте, «Царство духа и⦁царство кесаря». Уже в⦁80-е годы, когда я⦁учился в⦁институте, началась Перестройка… Сейчас эти годы как-то принято, скорее, охаивать, но⦁на⦁самом деле это было очень интересное время, время больших надежд и⦁перспектив, когда каждый день приносил что-то новое, окно открывалось, стало возможно дышать… Мы⦁тогда читали просто взахлёб… Сперва журнальные публикации, потому что сперва именно журналы освободились от⦁советских пут, потом стали выходить и⦁книги, книги в⦁обложках, на⦁жуткой жёлтой бумаге. Но⦁было незабываемое ощущение, что теперь это стало можно и⦁что Бердяева издают у⦁нас, в⦁России! Это было, конечно, ни⦁с⦁чем не⦁сопоставимо, ни⦁с⦁чем не⦁сравнимо и⦁никогда это не⦁забыть. Бердяев вошёл в⦁мою жизнь и⦁не⦁просто в⦁жизнь, он⦁вошёл в⦁мою голову и⦁в⦁моё сердце. Я⦁стал мыслить…

Знаете, есть такие композиторы, которые какую⦁бы симфонию ни⦁писали, пишут одну и⦁ту⦁же тему. Бердяев, о⦁чём⦁бы ни⦁писал, пишет некую одну книгу, и⦁уже примерно представляешь, как он⦁скажет, о⦁чём он⦁скажет, и⦁всё время я⦁себя ловил на⦁мысли, что я⦁не⦁могу не⦁согласится с⦁ним. Нерв его мысли, видимо, созвучен моему внутреннему устройству, структуре моей мысли, моему пониманию христианства. Безусловно, Бердяев открыл для⦁меня Достоевского. Не⦁было⦁бы Бердяева, я⦁не⦁понял⦁бы Достоевского. Я⦁прочитал Бердяева почти целиком и⦁потом очень долго к⦁нему не⦁возвращался. Но⦁сейчас, открывая Бердяева практически на⦁любом месте, ловишь себя на⦁мысли: «Я⦁не⦁изменился! Бердяев-то, конечно, не⦁изменился… Восприятие моё Бердяева не⦁изменилось!» По-прежнему, соглашаешься. Удивительно!

Что в их творческом наследии должно быть усвоено нашими современниками?

То, что вера Христова, христианство⦁— это религия свободы. Это не⦁понимают 99% людей, называющих себя христианами, и, к⦁сожалению, огромное число людей, которые себя не⦁называют христианами, и⦁часто именно из-за того, что не⦁понимают, что христианство⦁— это религия свободы. Молодому поколению кажется, что христианство⦁— это религия несвободы, что это религия каких-то мёртвых или мертвящих догм и⦁мертвящих форм, что в⦁этом заключается христианство. Это абсурд, это антихристианство. Если в⦁христианстве не⦁дышит дух, не⦁дышит свобода, это не⦁христианство. И⦁это надо доносить, объяснять. Если то, что Бог есть любовь, люди слышат, понимают и⦁как-то с⦁этим соглашаются, хотя и⦁понимают, что это очень сложно, то⦁мысль о⦁том, что христианство⦁— религия свободы, совершенно не⦁присутствует в⦁современном дискурсе. И, к⦁сожалению, проповедь христианская об⦁этом сейчас не⦁говорит. В⦁99% говорят о⦁послушании и, может быть, всего один процент… о⦁свободе. Этот перекос ужасен. Послушание без свободы⦁— это не⦁послушание, это рабство. И⦁как раз об⦁этом-то и⦁говорил Николай Александрович Бердяев.